Поле битвы было ужасно. Торжественно, словно кладбище, и ужасающе, как последняя ступень эшафота. И в общем-то, для всех, сложивших здесь свои головы, оно в полной мере уже стало и тем и другим. Под телами павших не виднелось и клочка земли, впитавшей в себя столько крови, что жирный чернозем превратился в багровую грязь. Пологие холмы на сколько хватало глаз были устланы телами, точно жутким и в то же время величественным ковром, достойным места на пороге гостиной самой Смерти.
Раненых не было. Те, кто получил раны в бою были либо уже давно мертвы, либо уже очень далеко от ристалища древних богов войны, в которое минувшей ночью превратилась мирная доселе равнина.
Мародеров не было тоже. И вовсе не потому, что у мертвецов было нечего взять. Просто не нашлось безумцев, которые осмелились бы красть у Той, что была теперь здесь единственной полноправной хозяйкой. Даже вороны – извечные званые гости на пирах Смерти – и те кружили над полем с непривычной опаской, сбиваясь в рваные черные стаи и оглашая окрестности несмолкающим пронзительным гвалтом.
По полю неторопливо шагала одинокая фигура. Ее обладатель, очевидно, не принимал участия в отгремевшем сражении. В пользу этого говорил уже тот факт, что человек был цел и невредим. К тому же, даже самому зоркому наблюдателю навряд ли удалось бы разглядеть у незнакомца хоть какое-то оружие, за исключением шестифутового орехового посоха весьма заурядной наружности. Хотя, впрочем, человеку и не требовалось никакого оружия, кроме этого самого посоха, собственного острого ума да потертой поясной сумки с заклинаниями. Он был волшебником.
Путь чародея не пролегал мимо поля битвы. Иначе он непременно обошел бы место недавнего сражения десятой дорогой, повинуясь голосу рассудка. Нет, цель Элтреда Первого, придворного мага герцога Ладосского, находилась в четвертьлиге впереди, где накануне герцогская гвардия сошлась в яростной схватке с третьим кавалерийским корпусом Солнечной Империи Кан.
Волшебник не спешил. Он шел, внимательно глядя перед собой, стараясь по возможности не поставить ногу так, чтобы потом пожалеть об этом. Задача трудная, но вполне посильная человеку, вросшему на окраине Волчьих Топей.
Через двадцать минут чародей остановился. Несмотря на все его усилия, сапоги и полы грязно-зеленого плаща мага были отвратительно перепачканы кровью. Раскидистый могучий дуб печально шелестел над головой медно-бурыми сухими листьями, словно кто-то очень быстро листал вразнобой дюжину старых книг. Между корнями дуба, облокотившись спиной на морщинистый ствол, покоился человек. На первый взгляд могло показаться, что он просто прилег отдохнуть, но землисто-серый цвет лица и глубокая рана на левой стороне груди давали понять, что человек, без сомнения, мертв, и мертв уже несколько часов.
Подле воина на траве, подогнув под себя ноги, сидела девушка. Она была жива и невредима, вот только смотрела прямо перед собой точно таким же стеклянным и пустым взглядом, что и мертвец.
Элтред открыл было рот, но внезапно налетевший сильный порыв ветра заставил его замолчать. Девушка покачнулась и чуть было не завалилась на бок, но, казалось, даже не заметила того. Больше всего она сейчас походила на искусно сделанную красивую куклу с кончившимся заводом. Куклу, внутри которой сломалось что-то очень важное. За все те годы, что волшебник знал ее, случалось всякое, но он еще никогда не видел на лице девушки подобного выражения, присущего разве что людям, перешагнувшим порог боли и отчаянья и находящимся уже где-то далеко по ту его сторону.
- Я не удивлен, - произнес чародей, не уточняя, чем же именно он не удивлен.
Его скучающий тон мог бы вывести из равновесия кого угодно, но девушка даже не шелохнулась.
- Рано или поздно это должно было произойти. Это своего рода отличительная черта всех войн. В них люди погибают.
Элтред прервался, но ответом ему было лишь долгое, безжизненное молчание. Люди не способны так молчать. Так молчат только неодушевленные предметы, когда вы, забывшись в разговоре с самим собой, вдруг обращаетесь к ним, как к живым.
- Признаться, ожидал увидеть тебя плачущей. Видимо, я где-то что-то недооценил. Или кого-то. Думаю, слова утешения излишни. Все равно было бы ложью сказать, что я искренне сожалею о его смерти.
И снова ни малейшей реакции в ответ.
- Хотя даже не в этом дело. Он, пожалуй, был не лучше и не хуже большинства, если попытаться взглянуть непредвзято. А, впрочем, не мне судить. Я здесь не за тем… Ты ведь любила его? – неожиданно резко спросил маг.
Девушка вздрогнула и медленно повернула голову. Это выглядело жутко. Как буд-то неподвижная от века кукла или статуя вдруг ожила.
- Нет, - вырвалось из едва приоткрытых губ.
- Понимаю, - кивнул волшебник. – Ты не любила. Ты и сейчас любишь его.
Легкий ответный кивок. Или это все ветер?
- А я вот, к слову, ненавижу его и презираю, - усмехнулся чародей. – Но это так, ремарка, не обращай внимания. Если твои слова правдивы, то у меня для тебя хорошая весть. Смерть вовсе не так уж необратима, как это принято считать.
Эта простая фраза, брошенная будто бы невзначай, словно вдруг сломала какие-то невидимые запоры. Медленно, как разгорается в сырую погоду костер, взгляд девушки обрел пугающую осмысленность. В серых глазах застыл немой вопрос.
- Я имею в виду только то, что сказал. Его еще можно вернуть. Я еще могу его вер-нуть. Но здесь-то и заключается загвоздка. За это придется заплатить свою цену. Высокую цену. Отсюда вопрос: на что ты готова, чтобы он снова жил?
- На все.
«Коротко и ясно. Не колебалась ни мгновения. Даже не задумалась. И, скорее всего, ничуть не преувеличила…»
- Хорошие слова. Но я хочу быть уверен. Что ты готова отдать, чтобы этот человек вернулся?
- Я… готова отдать все, что у меня есть, - бесцветный голос. Таким голосом невозможно лгать. – Чтобы он жил, я готова отдать даже свою жизнь.
- Оу, - Элтред вновь усмехнулся. – Вот как? Особенно меня забавляет слово «даже». В нем такая уверенность… Может, лучше было бы сказать «именно»? Но не переживай. Ничего подобного от тебя не потребуется. Цена, хоть и высока, но не настолько. Отойди, мне нужно приготовиться.

Ветер крепчал. Кора дуба на семь футов от земли была сплошь испещрена непо-нятными меловыми знаками. Тело осталось лежать в той же позе, только в левую руку ему был вложен небольшой гладкий оникс. Посох и сумку с заклинаниями маг зашвырнул далеко в сторону – невиданный поступок для волшебника. Обряд начался. Он не был особенно сложным или непредсказуемо опасным. Просто уникальным в своем роде.
Чародей закрыл глаза и склонил голову. Его губы двигались, точно шепча какую-то литанию или молитву. Ветер уже почти что сбивал с ног, вихрем завиваясь вокруг дерева, подхватывая с земли опавшие листья, ветки и капли крови…
И вдруг все стихло. Нет, не повисло никакой таинственной тишины или неподвижности. Просто все вдруг вновь стало прежним, точь в точь таким, как было двумя минутами ранее. Попадали наземь ветки, унеслись вдаль подхваченные вернувшимся легким ветерком сухие листья.
И в тот момент, когда начало казаться уже, что все кончено, что Элтреда с его колдовством постигла неудача, в этот самый момент из толстого ствола дуба выступила тень. Хотя сказать «выступила» было бы не совсем точным – ноги у фигуры отсутствовали как таковые. Описать ее можно было бы как очень старый и рваный пустой балахон, сохранивший (или принявший?) очертания закутавшегося в него человека. Под капюшоном не было лица – только дырявая серая ткань, будто бы колеблемая ровным глубоким дыханием. Тень не была призраком и казалась вполне материальной, только слегка размытой, словно от быстрого движения сразу в нескольких направлениях.
Маг решительно шагнул к фигуре и оказался с ней лицом к лицу. Взглянул в несуществующие бездонно-ледяные глаза.
- Я предлагаю сделку, - просто, точно беседуя с обычным лавочником, бросил он. – Мне нужна жизнь этого человека.
Пустой капюшон кивнул.
- Никакой торговли, - чтобы описать этот голос на общедоступном языке, при-шлось бы выдумать с десяток новых слов. – Только обмен. Менять только то, что тебе принадлежит. Без обмана. Равная цена.
- Забирай, - легко согласился волшебник. – И не нужно переспрашивать трижды.
Фигура медленно протянула правую руку. Словно из ниоткуда возникшие в рукаве костлявые пальцы вошли в солнечное сплетение чародея, не встретив никакого сопротивления. Кисть, будто подернутая жарким маревом, погрузилась в грудь Элтреда, точно в туман, и вынырнув из нее, замерла в воздухе открытой ладонью вверх. В дюйме над ладонью танцевал крошечный бирюзовый огонек.
Театральным жестом тень вытянула вперед другой рукав так, чтобы оба запястья оказались в одинаковом положении. Подобно фокуснику, собирающемуся вопросить свое коронное «В какой руке?» Выждав еще пару ударов сердца, фигура медленно сжала огонек в правом кулаке и в то же время зеркальным жестом раскрыла левую ладонь. Над ней на несколько мгновений вспыхнул точно такой же огонек и затем растворился в воздухе.
- Сделка состоялась.
С этими словами тень, точно отступив назад, исчезла внутри дерева.
А еще через несколько секунд тело волшебника безжизненно рухнуло наземь.

Двое медленно удалялись от старого дуба. Мужчина едва передвигал ноги, и потому девушке приходилось практически нести его на себе. Время от времени она бросала через плечо короткие взгляды на остывающий труп чародея. Что было в ее глазах? Кто знает. Некому было поймать тех взглядов. Некому попытаться угадать, что думала и чувствовала она в тот момент. Вскоре двое скрылись из виду.
Спустя какое-то время, рядом с бездыханным телом в грязно-зеленом плаще на траву тяжело опустился угольно-черный ворон. Нельзя сказать, был ли он смелее своих сородичей или же попросту сильнее голоден. Покрутив головой по сторонам, ворон опасливо запрыгнул на грудь мертвецу и победоносно каркнул, когда тот не шевельнулся в ответ. Осторожно, все еще ожидая подвоха, птица клюнула беззащитную шею. На бледной коже выступило алое пятнышко крови. Тонкая карминовая струйка сбежала в траву.
Ворон склонил голову на бок. Человек определенно был мертв. Кто-то сказал бы, что он встретил достойную смерть. Кто-то – что он расстался с жизнью наиглупейшим образом. Но ворону было все едино. Кто-кто, а уж он-то знал наверняка, что не бывает «глупых» или «достойных» смертей, равно как не бывает смертей «героических» или «бессмысленных». Смерть – она и в Рингарде смерть. И каким бы великим воином или чародеем ты ни был при жизни, после смерти ты – всего лишь обед для стаи воронья…
Птица не спеша приступила к трапезе.

Память о павших

Посидим. Помолчим. И помянем друзей,
Что до срока ушли в бесконечную даль.
Вспомним битвы старинные, вспомним князей,
Что не раз покупали мечей наших сталь.

Вспомним тропы далекие, вспомним певцов,
Что слагали под сенью высоких дерев
О пути двадцати молодых храбрецов
Согревающий душу нехитрый напев.

Вспомним ночи бессонные, вспомним костры,
Вкруг которых сидели, бывало, не раз:
Кто на пламя глядел, кто точил топоры,
Кто-то вел о былом свой неспешный рассказ.

Вспомним села, деревни, дворцы, города,
Где за годы скитаний бывать довелось.
Там работа для нас находилась всегда:
Люди вечно воюют – уж так повелось.

Вспомним снег островов и пустыни пески:
Мы от края до края всю землю прошли!
Нас вели озаренные солнцем клинки:
Мы в скитаньях и битвах призванье нашли.

Вспомним горные кряжи и ветер равнин,
Что на стан налетал вдруг, откуда невесть.
Вспомним звездное небо… и вечер один,
Что усталым гонцом принес черную весть…

Вспомним утро туманное, вспомним рассвет,
Что кровавым пятном проступал через мглу.
Все мы дали когда-то негласный обет:
До последнего вздоха противиться злу.

Вспомним день, вспомним, как собирались на бой,
Что последним стать должен был в нашей судьбе,
Вспомним алые стяги и клич громовой,
Что призывом звучал к беспощадной борьбе.

Вспомним час, не на жизнь когда храбро сошлись,
А на смерть мы с несметной ордою врагов.
Чтобы мы просто так, без сраженья, сдались?
Подыхать, как на плахе? Нашли дураков!

Вспомним то, как пылали в выси облака,
Обожженные солнца закатным лучом,
Как вздымалась и вновь опускалась рука
С перехваченным ловко булатным мечом.

Вспомним стали набат и вкус крови во рту,
Сердца бешеный стук под тяжелой броней…
Каждый павший с собою забрал за Черту
По две сотни врагов – каждый пал, как герой.

А когда в небесах отгорела заря,
Серых сумерек пепел оставив ночной,
Мы увидели: братья погибли не зря –
Нас осталось лишь трое под полной луной.

Мы стояли втроем по колено в крови,
И полуночный воздух был слаще вина…
И донес ветер слово до слуха: «Живи…»,
И казалось, что это сказала Луна…

Минул год. Так поднимем же чаши за тех,
Кто в тот день не поднял от земли головы.
Выпьем полные кубки за братьев и всех,
Кто лежит по сей день средь высокой травы,

Кто схоронен вдали от родной стороны,
Кто по воле Небес и чужого меча
На столетья уснул, не дождавшись весны…
Пьем за павших, пока наша кровь горяча!

Гроза с яростью каторжного надсмотрщика хлестала низкие свинцовые тучи изломанными бичами молний. Раскаты грома сливались в монотонный гул, точно где-то неподалеку сходила с гор невидимая лавина. Ливень пригибал к земле ветви чахлых городских деревьев, выбивал звонкую барабанную дробь по черепичным крышам. Казалось, что это и не дождь вовсе, а само море решило вдруг неожиданно напасть на сушу с воздуха.
Просторная комната была освещена лишь парой свечей красного воска, стоящих по обоим концам низкого овального столика в центре. На столе в беспорядке были разложены книги. Черные, бурые и малиновые переплеты поблескивали золотом и серебром тисненых на корешках заголовков. Трудно было не обратить внимания, что подавляющее большинство собранных здесь книг было посвящено весьма специфической тематике.
Тут были знаменитые «Daemonarium» и «Cursa Daemonicus» Иллентия Карста, все три тома не менее знаменитых «Бесед с Дьяволом» Яна Одрена, «Полное Ада Описание» Парасеуса и даже пара-другая оригинальных «Демономиконов» неизвестных авторов. Отдельной стопкой было сложено пятикнижие «Расы и Культуры», последний том которого занимало дополнение к трактату, получившее название «Записок Демонолога». Остальные книги были уже гораздо менее примечательны, либо их заглавия были полностью стерты.
За столом на черной атласной подушечке, подогнув под себя ноги, сидел человек. Свободные одежды плавными волнами спадали с его плеч. Алый шелк переливался в неровном свете пламени всеми оттенками красного, от яркого пурпура на изгибах ткани до темного багрянца в глубине складок. Человек, казалось, пристально вглядывался в мечущиеся по углам неверные тени.
Мужчина обмакнул в фарфоровую чернильницу длинное гусиное перо и каллиграфическим почерком вывел на небольшом клочке пергамента длинную фразу.
«Решиться пожертвовать всем ради одного человека не так уж сложно. Гораздо тяжелее пожертвовать всем ради человека, даже будучи твердо уверенным, что этот самый человек так никогда и не узнает о твоей жертве».
Он несколько раз перечитал написанное и лишь потом поставил внизу витиеватую подпись: «Гай [В Рингарде «гай» – приставка к мужскому имени или фамилии, означающая принадлежность к дворянскому роду, а также соответствующее обращение] Рэйнор Элиот».
Затем дважды аккуратно согнул листок пополам и бережно вложил между страниц толстого фолианта «Сказаний».

Косой зигзаг молнии озарил комнату ослепительной вспышкой бледно-лилового света, на миг вырвав из темноты угловатые силуэты книжных шкафов. Резко очерченная тень сидящего человека эбеновой фреской легла на стену напротив широкого окна. В следующую секунду оглушительный громовой раскат перекрыл монотонный стук дождевых капель, да так, что задребезжали стекла. Грохот был такой, словно над самым домом одновременно рванула сотня фейерверков. Мужчина только покачал головой: обычно подобное неистовство стихии длится не дольше нескольких минут, но в эту ночь гроза, похоже, собралась побить все мыслимые и немыслимые рекорды.
Рэйнор неохотно поднял голову от лежащего у него на коленях третьего тома «Бесед» Одрена, чтобы бросить взгляд на стоящие на краю стола небольшие песочные часы. Почти весь песок был уже в нижнем сосуде. Гай Элиот сокрушенно вздохнул и вернулся к прерванному чтению.
«…Расскажи мне о Предателе.
- О, весьма заурядная личность, что бы там не говорили.
- Я хотел бы услышать от тебя о его знаменитых словах.
- Их в основном приводят довольно точно. Я лишь спросил тогда: «Что ты мо-жешь дать взамен того, о чем просишь меня?» «Жизнь – за ее взгляд. Душу – за ее поце-луй. Мир – за ее любовь», - ответил он.
- Как я всегда и предполагал. Просто еще один эгоистичный глупец.
- Вот как? – по лицу эмиссара скользнула тень удивления. – А как бы ты сам ответил на его месте?
- Ну, это легко. «Жизнь – за ее улыбку. Душу – за ее смех. Мир – за ее счастье». Что-нибудь вроде этого, я полагаю.
Эмиссар расхохотался. Причина его веселья осталась загадкой для меня.
- В таком случае, я боюсь, не в моей власти было бы тебе помочь.
- Объясни, - потребовал я, по-прежнему недоумевая.
- Все очень просто. Неужели ты думаешь, что «она» нашла бы в себе силы улыбнуться, если бы ты умер? Смогла бы смеяться, зная, что твоя душа теперь принадлежит мне? Быть счастлива с сознанием того, что весь мир обращен в мое царство?…»
Человек нетерпеливо перевернул страницу. «Гениальная книга», - подумалось ему. «Как, впрочем, и большинство запрещенных Церковью. Как жаль, что у меня не доходили руки прочесть ее раньше. Теперь приходится делать это в неподобающей спешке. А ведь этот труд, как ни один другой, достоин быть внимательно изученным от корки до корки».
Тонкая и серебристая, как нить паутины, струйка песка в часах неожиданно оборвалась. Очередной удар грома, от которого содрогнулся весь дом, возвестил о наступлении полночи. Мужчина ловким движением перевернул хронометр. «Осталось, наверное, меньше часа». Он снова расстроено вздохнул и, заложив нужную страницу попавшимся под руку обрывком бумаги, отложил книгу.
Внизу раздался хлопок входной двери. Вскоре на лестнице заскрипели торопливые шаги.
- Ты просто сама пунктуальность, - обратился Рэйнор к темному дверному проему, не успел поздний гость в нем показаться. – Хорошо, что ты все-таки пришел. Я боялся, что гроза остановит тебя.
- Не смеши меня, - с одежды вошедшего ручьями лилась вода, а через оба плеча были крест-накрест перекинуты две вместительного вида пустые кожаные сумки.
Незнакомец быстро проследовал в небольшое освещенное свечами пространство, оставляя на дорогом ковре мокрые следы. Огоньки свечей затрепетали, отклоняясь прочь он ночного гостя. Гай Элиот слегка поморщился, но промолчал.
- Так значит, чуда не случилось? – то ли спросил, то ли заключил Эдвард Имеральд, ювелир, стягивая с головы мокрую шляпу с обвисшими полями. – У тебя внизу дверь нараспашку, ты в курсе?
- По-твоему, сейчас это должно меня беспокоить? – в тоне хозяина дома звучала холодная насмешка.
- А ты страшный человек, Рэй. Даже в сложившихся обстоятельствах ты умудряешься сохранять абсолютное спокойствие. Неужели тебя совсем не волнует то, что сюда уже мчится отряд городской стражи с предписанием о твоем аресте?
- О, это меньшая из неприятностей, что ожидают меня в ближайшем будущем. К тому же, они еще на другом конце города. Ливень задержит их, хоть и ненадолго.
- А ты был так же спокоен, когда… - Имеральд вдруг зашелся в приступе притворного кашля.
Что-то в глазах торговца книгами недвусмысленно подсказало ему, что эту фразу лучше так и оставить неоконченной.
- У меня плохие новости, - откашлявшись, перешел к делу ювелир.
- Это потерпит. Я позвал тебя, чтобы ты забрал книги, так давай этим и займемся, пока есть время. Я уже отложил то, что стоит взять в первую очередь.
- Но это важно…
- Я сказал, это потерпит, - в голосе Гая Элиота зазвучал металл. – Они непременно все здесь сожгут, не станут даже разбираться, что да как. А знания, хранящиеся во многих из этих книг, бесценны и просто обязаны быть сохранены для будущих поколений. Не стану спорить, многие из них могут оказаться опасными, попади они не в те руки, но я верю, что ты не позволишь такому случиться.
- Рэй, ты хоть понимаешь, какой опасности я подвергаю себя и свою семью, соглашаясь помочь тебе?
- Но разве не для этого нужны друзья? – Рэйнор неожиданно тепло улыбнулся. – На кого еще, кроме тебя я могу положиться?
- Вот уж верно, что ни на кого, - проворчал Эдвард.
- Таких людей как я и – уж извини – как ты – тысячи, а то и больше. Но кто знает, сколько в мире осталось копий, например, «Мента-Минорис» Аль-Карифа? Разве можем мы позволить так глупо в одночасье пропасть мудрости, что копилась веками? Мудрости, которая способна спасать жизни. Многие сотни жизней…
- Не по душе мне твои речи, ой не по душе. Чую, накличу на себя беду… - пробур-чал под нос ювелир, развязывая одну из сумок. – Давай скорее покончим с этим.
Мужчины принялись осторожно рассовывать увесистые фолианты по сумкам. Пламя свечей дрожало. Дождь настойчиво бился в запертые окна. В углах ворочались во мраке гротескные тени. Книготорговец что-то непрестанно говорил, не умолкая ни на секунду.
- …Оставь эти «Хроники Четвертой Империи». Бесполезная вещь. Семь томов, но стоящей информации едва хватило бы на один-единственный. Историческая ценность минимальна: по большей части – нечто среднее между сборником пустых небылиц и эдакой «Книгой Лордов» среднего пошиба… Вот если бы у меня в распоряжении были Хроники Второй или хотя бы Третьей Империи… Не забудь «Сказания», не пожалеешь. Вполне легальная и занимательная книга, почитаешь детям перед сном… Эти два «Демономикона» тоже не трогай – бездарные работы бездарных людей, с кучей всевозможных ошибок, вплоть до орфографических. Грустно видеть, как низко пала в последнее время демонологическая наука, если демонологами в наши дни называют себя уже настолько отъявленные тупицы. Дальше фразы «полный контроль над демоном» можно вообще не читать… И «Беседы» оставь. Третий том я еще почитаю в оставшееся время, а первые два без него все равно не имеют такой ценности…
Наконец, со всем было покончено.
- Возьми еще это, - Гай Элиот протянул другу не очень толстую рукопись, схваченную суровыми нитками. – Это моя «Deus Talionis». Я уже как-то упоминал о ней при тебе. Она, к сожалению, так и осталась незаконченной, но я все равно хочу, чтобы ты прочел. Чтобы мои труды не пропали напрасно, прошу, просто прочти ее, а потом… сожги. В ней слишком много необоснованных, весьма субъективных предположений, спорных момен-тов и вообще… некоторым записям оттуда и вовсе скорее было бы место в моем личном дневнике, если бы я вел таковой. Это что-то вроде черновика, поэтому я не хочу, чтобы он когда-нибудь увидел свет. Но ты прочти. То, что написано, но никем не прочитано, написано зря. Прочти. Просто чтоб я был спокоен.
Имеральд молча кивнул, заталкивая рукопись за пазуху.
- Плохая новость, о которой я хотел сообщить…
- О, «в сложившихся обстоятельствах», думаю, немного вещей способны меня действительно расстроить.
- Эта – способна, не сомневайся. – Эдвард хмуро опустил взгляд.
- И что же случилось?
- Отряд стражи, о котором я говорил. Тот, что идет сюда. Его возглавляет Элен. Ни я, ни остальные не смогли ее отговорить. Прости.
Рэйнор задумчиво пожевал верхнюю губу.
- Да нет, ты не виноват… Думаю, в тот момент мало у кого хватило бы храбрости с ней спорить, уж я-то ее знаю…
- Извини, что не сказал раньше…
- Да не извиняйся, я сам не хотел слушать… Но, впрочем, это ничего не меняет, - тоном человека, только что принявшего какое-то важное решение завершил Гай Элиот.
Глаза ювелира округлились.
- Как это – «ничего не меняет»? Ты что, даже не попытаешься скрыться?
- Слушай, была бы на то моя воля, я не то что скрылся, а давно бы уже покончил с собой без малейших колебаний. Но к сожалению, к моему великому сожалению, это недопустимо. Я выполнил свою часть договора, осталась лишь последняя формальность. Стократ большим преступлением, чем те, что я уже совершил, было бы погубить все сейчас.
- Тогда ты должен ей все рассказать! Она ведь не перенесет твоего предательства!
- Она сильнее, чем кажется. Справится.
- Это ведь не входит в твой чертов договор! Ты обязан ей сказать! Она поверит тебе, с готовностью уцепится за любую твою ложь! Ты не имеешь права так с ней поступить! Пусть ты и выполнил свою часть договора, но откуда тебе знать, что они выполнят свою?!
- Не тебе указывать мне, на что я имею право, а на что нет, - в голосе книготорговца вновь зазвенела сталь. – И не забывай, с кем ты говоришь. Я изучаю демонологию больше десяти лет. Я лично составлял договор, и он не допускает возможности нарушения условий ни одной из сторон. Это самый продуманный договор за всю историю демонологии. Я уверен в этом также как в том, что наутро взойдет солнце. Он безупречен, и никто из ныне живущих не составил бы его лучше меня.
- Да плевать! Поступать по-твоему попросту жестоко! – опасные нотки в тоне собеседника на сей раз не смутили Имеральда. – Она ведь любит тебя, черт возьми, можешь ты хоть это понять или нет! Это ее убьет! Если ты не скажешь правды, она до конца своей жизни не сможет простить тебя!
- А если я скажу правду, она до конца своей жизни не сможет простить себя, по-твоему это лучше? Какой в том прок, если я в любом случае буду мертв? Мы можем ви-нить себя только за те грехи, о которых знаем сами.
- Я не позволю этого!
- Да кто ты такой, чтобы вмешиваться?!
- Я – твой друг! – вызывающе крикнул Эдвард. – Да, я твой друг, нравится тебе это или нет! И я не допущу, чтобы моего друга считали безжалостным убийцей! Если правду не расскажешь ты сам, то это сделаю за тебя я!
Глаза Рэйнора сузились и в них кинжальными остриями сверкнули черные зрачки.
- Ты не посмеешь, - он сделал над собой усилие. – Я не хочу угрожать, да и это глупо в моем положении. Поэтому я умоляю тебя. Сохрани мою тайну. Пожалуйста.
- Да ты хоть понимаешь, о чем просишь? Хоть представляешь, какой груз собираешься взвалить мне на плечи?
- Прекрасно понимаю. И не прошу прощения, потому что это непростительно. Но важнее этого для меня теперь нет ничего.
- Я… - жесткие складки легли в уголках губ ювелира. Он задумался на минуту. – Я ничего, черт побери, тебе не обещаю, слышишь? Если меня спросят прямо, то я не стану лгать. Тебе повезет, если мне никто не поверит, но притворяться я не буду, так и знай…
Гай Элиот склонился в глубоком поклоне.
- Я в неоплатном долгу перед тобой.
- Да уж, не то слово… Но ты и вправду страшный человек. Я боюсь даже думать, смог бы я сам пойти на подобное ради Серафины. Думаю, навряд ли. Это малодушие?
- Я так не считаю, - отрицательно покачал головой книготорговец. – Я не горжусь тем, что сотворил. Содеянное мной ужасно и не имеет оправдания. Приятно знать, что ты, мой друг, все равно на моей стороне, но factum est factum. Я именно безжалостный убийца. Я сказал Им однажды и готов повторить еще сколько угодно раз. Я отдам за Элен свою жизнь. И еще столько жизней, сколько потребуется. Не ты малодушен. Я чудовище.

Одна свеча погасла. Гроза за окном продолжала бушевать, хотя уже и не так самозабвенно, как раньше. Человек в алых одеждах неподвижно сидел за опустевшим столом, целиком погруженный в чтение. Прощальными словами ювелира четверть часа назад стал неподдельно изумленный вопрос: «Ты что, так и будешь читать, когда они придут, чтобы казнить тебя?» Рэйнор тогда ничего не ответил.
Верхний сосуд хронометра снова был пуст. Гай Элиот не удосужился перевернуть его вновь. Пусть у него в запасе и оказалось несколько больше времени, чем он предполагал изначально, еще одного часа у него не будет. С минуты на минуту стража будет здесь. Едва ли они не заметят, что до них в доме уже побывал один гость, но ничего, что указывало бы на его личность, им не найти. Имеральд может быть очень осторожным не только когда дело касается камней.
В голове роились мысли. Их было слишком много, чтобы отогнать все до единой. «Время, время… Как много еще нужно успеть, как много хочется сделать, и как мало при этом осталось времени. Воистину, воду ценить умеет лишь умирающий от жажды. Как же жаль: столько дел еще осталось незавершенными, не доведенными до конца. Вот и с этой книгой, похоже, закончить мне не суждено. Досадно, досадно…» Быть может – и он прекрасно отдавал себе в этом отчет – книга и не была столь уж увлекательной и чудесной. Но она прекрасно помогала не думать о том, как бы Рэйнор хотел провести свои последние минуты вместе с Элен, и за одно это книготорговец был готов боготворить «Беседы».
Впрочем, если верить принесенной ювелиром новости, «провести последние минуты вместе с Элен» ему еще предстояло. Он мрачно усмехнулся собственным безрадостным мыслям. «И что же такого ужасного сможет предложить мне Ад после того, что случится этой ночью?»
На первом этаже раздался шум, который могут производить только десятка полтора вооруженных и очень злых людей. Мужчина не обратил на шум никакого внимания. Глаза его все еще скользили по строчкам, но буквы уже наотрез отказывались складываться в слова. Разум словно пытался отгородиться от пугающего будущего хрупким барьером непонимания. Рэйнор постарался взять себя в руки. «Я с самого начала знал, что так будет. С самого начала отринул все страхи и сомнения. Наступает ответственный момент. Нельзя колебаться. Роль нужно доиграть до конца».
Один за другим стражники ворвались в покои. В руках у многих, несмотря на хлещущий снаружи ливень, были горящие масляные фонари. «Во всем доме темно. Наверное, запалили, как вошли». Бойцы действовали быстро и слажено. В считанные секунды они рассредоточились по кабинету, перекрывая преступнику все возможные пути к бегству и одновременно стараясь держаться подальше от забитых книгами шкафов, которые могли моментально вспыхнуть от малейшей сорвавшейся с фитиля искры.
Стражники застыли, не отрывая ладоней от рукоятей поясных мечей, а глаз - от человека в алых одеждах. Последней в комнату вошла офицер городской стражи Элен Кроун.
Гай Элиот медленно, стараясь держать руки на виду, закрыл книгу и, не делая резких движений, что могли бы спровоцировать кого-то из присутствующих, поднял взгляд на стоящую перед ним девушку.
- Чем обязан столь позднему визиту?
- Гай Рэйнор Аластор Элиот, - отчетливо выговаривая каждый слог, произнесла Элен. – С этого момента вы арестованы по обвинению в убийстве.
- В котором именно убийстве? – поинтересовался книготорговец.
- Встать, когда с тобой разговаривает офицер стражи! – прорычал коренастый рингардец, стоящий слева от двери.
Смерив его презрительным взглядом, Рэйнор спокойно подчинился. Стражники все как один напряглись. В своих свободных одеждах преступник вполне мог прятать целый арсенал. Но никаких агрессивных действий с его стороны не последовало.
- По обвинению в убийстве двенадцати человек, в том числе трех женщин и двоих детей! – едва не выкрикнула девушка.
- Тринадцати, - ровным голосом поправил Гай Элиот. – В том числе четырех женщин и двоих детей. Последнее тело вы вряд ли найдете. Мне пришлось бросить его в реку.
Глаза Элен расширились от ужаса.
- Так ты признаешь? Хотя бы попытайся оправдаться!
- Зачем? – лицо книготорговца было непроницаемо, как восковая маска, и сделало бы честь любому азартному игроку. – Я поставлен перед фактами, отрицать которые бессмысленно. Мне нечем опровергнуть выдвинутое против меня обвинение.
- Но почему? Эти люди ведь ничего тебе не сделали!
«Думаю, у меня прекрасно получится изобразить сумасшедшего», - угрюмо отметил про себя Рэйнор. «Пожалуй, даже не придется сильно преувеличивать».
- Как знать? – саркастически бросил он. – Быть может, потому что так велели мудрые голоса в моей голове?
«И ведь я почти не лгу. Какой нелепый фарс!»
- Так ты убил их просто потому, что тебе так захотелось?
- Не убил, - снова поправил Гай Элиот. – Отправил их души прямо в Ад. Это гораздо страшнее.
- Ты хотя бы раскаиваешься? – как и остальные, офицер Кроун не обратила внимания на последнюю ремарку.
- Я всем сердцем скорблю о каждой из отнятых мною жизней, - искренне согласился книготорговец. – Но я ни капли не сожалею ни об одном убийстве.
Рэйнор позволил себе открыто улыбнуться двусмысленности этой фразы.
- Оставьте нас одних, - неожиданно тихо произнесла Элен.
- Но… - начал кто-то из стражников.
- Выйдете все вон и ждите на улице!
- Он может попытаться бежать…
- Не может.
- Он может быть опасен…
- Он не причинит мне вреда, - уверено заявила девушка.
Стражники, недовольно ворча и выразительно косясь на преступника, подчинились и покинули покои.
- Только попробуй что-нибудь выкинуть, - напоследок процедил сквозь зубы высокий сержант с фонарем. – Наши мечи будут поблизости.
Внизу громко хлопнула входная дверь. Двое остались в пустом доме наедине.
- Скажи мне только одно, - Гай Элиот мысленно весь подобрался. – Как давно ты стал таким?
- Что значит «стал»? Я такой же, каким был всегда.
- Выходит, все это время ты обманывал меня?
- В этом не было нужды. Ты обманывалась сама.
В наступившей тишине что-то тихонько щелкнуло. Офицер Кроун дрожащими руками достала из-за спины небольшой взведенный арбалет. Граненый наконечник стрелы уперся книготорговцу в переносицу. Рэйнор тяжело вздохнул: он слишком хорошо знал Элен, чтобы хоть на секунду заставить себя поверить, что все произойдет как-то иначе.
- Мы своими руками должны исправлять наши ошибки, - едва сдерживая подступающие к горлу рыдания сумела прошептать девушка.
- Смотри не промахнись, - предупредил Гай Элиот.
- Прощай, - одними губами произнесла Элен. В ее глазах стояли слезы.
Книготорговец устало смежил веки. «В направленной тебе между глаз арбалетной стреле есть нечто окончательное», - попытался пошутить он про себя. «Нет смысла бежать от неизбежности». Последняя в эту ночь молния мертвенным светом озарила умиротворенное лицо Гая Рэйнора Аластора Элиота. Звонкий щелчок арбалетной тетивы заглушил последний в эту ночь громовой раскат.

- Скажи Серафине, чтобы она присмотрела за Элен. Хотя бы первое время.
- Ты хочешь, чтобы жена простого ювелира присмотрела за офицером стражи?
- Ты ведь прекрасно понял, что я имел в виду. Они были хорошими подругами…
- …и именно поэтому я думаю, что мне не придется ничего говорить.
- Вот оно что.
Повисла тяжелая пауза.
- И как ты умудрился впутаться в такое?
- Я демонолог. Все происходило перед самым моим носом, я просто не мог не заметить. Другое дело, что я так до сих пор и понятия не имею, почему им вдруг понадоби-лась именно Элен. Их первоначальные планы так и остались для меня загадкой, знаю лишь только, что ей было уготовано нечто похуже Ада.
- А может быть что-то хуже Ада?
- Да, как ни странно. Всегда может быть хуже, чем есть, и Ад – не исключение из этого правила. Потому-то демоны и не нарушают договоров. Я писал об этом в своей книге. Они цепляются за свое жалкое существование пуще любого человека. Путь, который я избрал, был единственным, дававшим уверенность, что я смогу обезопасить Элен раз и навсегда. Они больше ни прямо, ни косвенно не вмешаются в ее судьбу.
- Не уверен, что хочу это знать, но что бы ты сделал, если бы ради ее спасения эти твои «Они» приказали бы тебе убить, например, меня?
- Уходи через черный ход. И не заставляй меня отвечать на твой вопрос.

Эмиссар торжественно улыбнулся.
- Ты тщательно изучил демонов, человек. Возможно, именно поэтому тебе выпала великая честь стать одним из нас еще при жизни. Но готов ли ты, демон в обличье челове-ка, теперь стать человеком в обличье демона? Тем хуже для тебя, если не готов.

Дамиан

Как два серебряных крыла
Взметнулись лезвия клинков,
И жизнь по капле утекла
Из тела бренного оков.

И мир в мгновенье потускнел –
Исчезла боль, ушел весь страх…
И серафим с Небес слетел
С мечом пылающим в руках.

И две сияющих тропы
Легли средь мертвой тишины,
И света яркого снопы
С небес пролились вышины.

«Пойдем», - мне молвил серафим. –
«Окончен твой подлунный век.
Ты и любил, и был любим.
Ты славно пожил, человек.

Свои грехи – немного их –
Ты искупил и был прощен.
В награду дел своих благих
К Отцу ты будешь возвращен».

«Постой!» - воскликнул я в ответ.
«Я не окончил много дел,
Я свой не выполнил обет,
Не отомстил, кому хотел!

Я счастлив, что могу идти
С тобой к обители Творца.
Прошу: лишь на день отпусти
Довесть, что должно, до конца!»

Янтарных глаз суровый взор
Безмолвно выразил ответ.
«Просить подобного – позор».
«Но, может…» «Мое слово – нет».

«Да как же так…» - я осознать
Не мог значенья слов его.
В тот миг мне вдруг пришлось познать
Бессилья горечь своего…

Я вспомнил милые черты
Той, что оставила меня
Среди кровавой пустоты
Лишь утром все того же дня.

Звериный вспомнил я оскал
В ухмылках корчащихся лиц.
Я вспомнил то, как храбро встал
Меж Ней и дюжиной убийц.

Я вспомнил, как лежал в крови,
Не в силах двинуться уже,
И видел кровь своей любви
На серебрящемся ноже…

«…Меня заставили смотреть,
Как меркнул свет в Ее глазах.
И я мечтал не умереть,
Чтоб смертью отплатить за страх

И боль, которые Она
Сносила молча до конца.
Поклялся я испить до дна
Мой кубок мести и сердца

Убийц безжалостно пронзить
Своей же собственной рукой.
Пока же они будут жить,
Я не смогу найти покой».

«Твои желания пусты», -
Ответствовал Небес гонец. –
«От грешной отрекись мечты,
И примет с радостью Отец

Тебя, как сына». «Дай мне час!
Хотя бы до исхода дня…»
«Пойдем, уже заждались нас», -
Он игнорировал меня.

«Всего лишь час! Хоть полчаса!»
Ответил он: «Не быть тому.
Тебя не станут Небеса
Ждать больше». «Но… но почему?

Неужто нету мне пути
Свершить обещанную месть?
Я не могу принять, прости,
Такую правду…» «Выход есть», -

То третий голос возвестил
Из мрака позади меня.
«Ты ль возвращения просил?» -
Вопрос донесся из огня,

Что вскинулся на миг стеной,
Багровый источая жар,
И тут же спал. Передо мной
Явился адский эмиссар.

«Я дать могу, что ты просил:
Свободу, время… Сверх того –
Ту Силу, что превыше сил
И пониманья твоего.

О да, ты сможешь отомстить.
Но у всего своя цена.
Отныне станешь мне служить.
Решайся: Бог или Она?»

Воскликнул серафим: «Глупец!
Тебе открыты двери в Рай!»
«Это билет в один конец», -
Напомнил демон. «Выбирай».

«Сомнения рождают грех», -
Добавил ангел. Я молчал.
Пред взором плыли лица тех,
Кого сейчас я предавал.

«Безумие, - продолжил тот. –
Стоять без всяческих преград
У Рая золотых ворот
И на пороге выбрать Ад».

«Выходит, - в тишине слова
Звучали, словно приговор. –
Безумец я. Была права
Она», - и я потупил взор.

«Да как ты смеешь!» - в миг в глазах
Сменилось золото огнем,
И вскинулся клинок в руках,
И пламень полыхнул на нем.

«Законный выбор», - оборвал
Гнев шестикрылого гонца
Довольный демон. «Ты ведь знал –
Он отречется от Отца,

Когда поймет, что все – обман,
И все, что может дать ваш Бог –
Всего лишь розовый туман
И клетка – золотой чертог.

Бог милостив? Да бросьте, он –
Всего лишь жалкий эгоист.
Пускай в Аду не слышен звон
Колоколов, там воздух чист

От бесконечной лжи молитв
И лицемерия святых…
Гремит лишь звонко эхо битв
Там над землей небес пустых.

Бог милостив? О да, смешно.
Лишь Дьявол вправду справедлив.
Ему как раз не все равно.
Ты все поймешь, когда убив

Всех тех, кого решил убить,
Ты примешь имя не раба,
Но равного Ему. Служить
Ему – достойная судьба».

«Не верю я ни одному
Из этих слов», - ответил я.
«Иду с тобой лишь потому,
Что отомстить – судьба моя.

Пускай расплата высока,
Не постою я за ценой.
Не верю я тебе… пока.
Но все равно иду с тобой.

Веди». Тут ангел-серафим
Безмолвно взвился в облака
И скоро сделался незрим.
Мне на плечо легла рука.

«Ступай по той тропе из двух,
Что ярким пурпуром горит.
Теперь ты – лишь мятежный дух
И в Рай тебе проход закрыт.

Ты проклят раз и навсегда –
Назад дороги больше нет.
Мертва души твоей звезда…
Как только выполнишь обет,

Моим ты станешь на века.
Тебя ждет боли океан…»
Сомкнулась на плече рука.
«Как твое имя?» «Дамиан…»